Гениальное творение Чайковского не раз привлекало внимание таких режиссеров, как Л. Михайлов, Ю. Любимов, Л. Додин, В. Фокин, Грэм Вик, Ф. Дзамбелло, Ю. Александров. Пожалуй, одной из самых интересных и, вместе с тем, самой спорной оказалась версия В. Мейерхольда. Режиссер-новатор предпочел исключить из сюжета страстную любовную тему, оставив Герману только азарт и жажду карьеры, приблизив сюжет к литературному оригиналу — это стало отголоском идеи борьбы за «пушкинизацию» «Пиковой дамы». Но, как верно было замечено, о «пушкинизации» своей оперы позаботился сам ее творец, вдохновившийся повестью Пушкина, взявшей из нее при помощи либреттиста все, что ему понадобилось. Гении великолепно знают, сколько им надо брать из литературного первоисточника, и взятое становится их неотъемлемой художественной собственностью». (И. Гликман)
Казалось бы, что общего между пушкинской повестью об игроках и теми вопросами, которые волновали современников Чайковского? Что общего между навязчивой идеей обогащения, преследующей Германа (помещенного Чайковским в пушкинскую эпоху), и трагической судьбой русской молодежи 80-90-х годов? Сопоставление это в ту пору, действительно, казалось несоизмеримым, и повесть Пушкина многими рассматривалась как мастерски рассказанный анекдот о таинственных картах. Так, пожалуй, относился к ней сам композитор, до тех пор, пока за скупым рисунком внешних событий не ощутил поразившей его аналогии со своим временем — в неразрешимости общественных противоречий и в стихийно возникавшем чувстве протеста.